Леонардо да Винчи и его вечное завтра

Do you smile to tempt a lover, Mona Lisa? Or is this your way to hide a broken heart? — как пел сам Нэт Кинг Коул в своей песне.

И вправду, проходят столетия, а картина, что одиноко висит в огромном и величественном зале Лувра, — уже пожелтевшая, почти прозрачная от времени, — продолжает собирать на себе миллионы взглядов. Она словно дышит временем. И за ее полуулыбкой, как за вуалью, мы по-прежнему ищем ответы. Джоконда. Она. И он. Леонардо.

Его имя стало синонимом вселенской любознательности. Ведь Да Винчи — как окно, распахнутое в бесконечность. 

О том, как растут те, кто видит иначе

15 апреля 1452 года, Тоскана. Небольшое селение Анкиано возле городка Винчи, затерянного среди оливковых рощ и тосканских холмов. Никаких предзнаменований, никаких знамений. Просто ребенок. Внебрачный сын нотариуса Пьеро и крестьянки Катарины. Ему не дадут фамилии — только имя: Леонардо, родом из Винчи.

Он растет среди полей, воды, птиц. И это не просто поэтический образ — детство среди природы в буквальном смысле формирует его видение. Он наблюдает, как блестит свет на перьях, как стекает вода по листьям, как движется крыло в полете. Все это позже превратится в наброски, в схемы, в картины. Но в детстве это просто мир, который хочется понять.

Леонардо рано начинает рисовать. Не потому что кто-то учит — потому что не может не рисовать. Бумага, глина, дерево — все становится носителем его любопытства. Он задает слишком много вопросов. И почти на каждый пытается найти ответ сам.

Фото: Creative Commons

Верроккьо и первая победа над реальностью

Когда мальчику исполняется около пятнадцати, отец приводит его во Флоренцию — в мастерскую Андреа дель Верроккьо. Это одна из лучших художественных школ эпохи. Здесь делают скульптуры, создают костюмы, проектируют машины. И именно здесь юноша получает свое первое настоящее образование.

Ученичество у Верроккьо — это школа медленного, вдумчивого труда. Леонардо наблюдает, пробует, запоминает. Помогает в мастерских, рисует детали, работает с металлом. По легенде, однажды он настолько тонко прописывает ангела на картине учителя, что тот решает больше не брать в руки кисть.

Фото: Uffizi Gallery

В этих стенах формируется его почерк — не как художника, а как мыслителя. Он учится видеть форму, чувствовать материю, объяснять себе и миру, как это все устроено. Работы того времени — «Благовещение», «Мадонна с цветком» — уже дышат его особым светом. Но пока это только начало. Внутри — еще слишком много вопросов.

Фото: Hermitage, Saint Petersburg

Начало собственной дороги

Флоренция остается позади. В 1482 году молодой мастер едет в Милан — город возможностей, амбиций и вечного строительства. Он прибывает ко двору Лодовико Сфорца — не как живописец, а как инженер. В сопроводительном письме перечисляет военные машины, мосты, каналы, идеи укреплений. Картины — лишь в самом конце. Он знал, чем удивить.

Милан тех лет — это сцена, на которой разыгрываются светские драмы, турниры, праздники. И Леонардо становится режиссером этого спектакля. Он проектирует костюмы, придумывает механизмы для сцен, организует пиры, на которых движутся декорации и загорается свет. Все это похоже на магию, но всегда просчитано математически.

Параллельно рождаются шедевры. «Мадонна в скалах» — первая из двух версий, где скалистый пейзаж становится частью дыхания композиции. Взгляд, жест, тень — все построено так, чтобы между фигурой и пространством не было границы. Он работает со светом, как дирижер с тишиной. И все это ведет к его главному монументу того времени.

Фото: Louvre

Его все меньше интересуют готовые формы. Его манит исследование. Начинает изучать светотень. Именно тогда он впервые пробует то, что позже назовут «сфумато» — мягкий, почти музыкальный переход между светом и тенью. Его прием — тончайшая дымка, окутывающая лица персонажей — становится фирменной подписью. Он не делает резких линий, не делит свет и тень. Все дышит, все движется.

Исследователь всего

Пожалуй, не было в истории другого человека, чье любопытство простиралось бы столь жадно и терпеливо, во все стороны света — от мышц до мельниц, от вихрей до винтов. После Милана жизнь Леонардо все глубже уходит в тетради — тихие, зеркальные, исписанные строками и линиями, как кожа времени. Он будто пытается разобрать Вселенную на части, чтобы собрать ее заново — точнее, яснее, красивее.

Анатомия становится для него доверием. Внутри человеческого тела он ищет смысл: вскрывает, изучает, рисует мышцы, сосуды, скелет. Сердце — уже не символ, а насос. Эмбрион — первое проявление жизни, еще без имени. Все эти открытия фиксируются зеркальным письмом, будто бы не для современников, а для будущего, которое когда-нибудь все поймет.

Фото: The University of Warwick

Природные явления тоже становятся объектами наблюдения. Особенно — вода. Он следит, как течет, сталкивается, собирается, отражает. В ее движении открывает математику, в бликах — философию света. Из этих наблюдений рождаются особое художественное зрение: то самое сфумато, тончайшая дымка между светом и тенью, где исчезает граница и начинается поэзия.

Для Леонардо исследование — это способ быть в контакте с жизнью. Он не гнался за бессмертием, не жаждал признания. Искал точность, гармонию, возможность задать вопрос. И в этом было все его искусство.

Фото: Royal Collection

Возвращение во Флоренцию. Джоконда

Начало XVI века возвращает его во Флоренцию. Город, что когда-то открыл ему путь, теперь встречает зрелого мыслителя. В это время рождается одна из самых загадочных и одновременно личных его работ — портрет Лизы дель Джокондо. Небольшое полотно, которое, вопреки обычаям, так и не будет передано заказчику. Картина останется с ним. До конца.

В ее взгляде — спокойствие, в улыбке — бесконечный вопрос. Он называет ее своей музыкой, своей наукой, своим светом. То, что должно было быть портретом жены флорентийского торговца, становится квинтэссенцией его философии. Здесь все: сфумато, тончайшая светотень, проработанная анатомия, неуловимая асимметрия.

Этот портрет он будет возить с собой из города в город. Как будто она — карта его внутреннего мира. Как будто, глядя на нее, сам лучше понимает, как устроено сердце человека.

Фото: Louvre, Paris

Последние шаги

Когда французский король Франциск I приглашает его во двор, художник соглашается. Он уже не ищет ни покровителей, ни вдохновения. В замке Кло-Люсе под Амбуазом ему дарят покой. Лабиринт садов, тетради, старые наброски, ученики, которые все еще смотрят на него с восхищением. Здесь нет нужды торопиться. Можно просто думать.

Живопись постепенно уходит. Вместо нее — чертежи каналов, наброски костей, размышления о голосе, о дыхании, о движении света по листу. Он уже не столько создает, сколько осмысляет. Мир, который казался таким сложным, теперь укладывается в мягкие линии. Все на своих местах.

2 мая 1519 года он уходит — без драм, без прощаний. Как будто просто закрыл тетрадь.

Понять Леонардо до конца почти не удастся. Но почувствовать — легко. Как воздух. Как свет. Как ту самую улыбку, которую нельзя описать словами, но невозможно забыть.