80 лет надежды: путь к корням

Порой корни — это не просто часть биографии, а тонкая, почти невидимая нить, что связывает нас с прошлым и придает сил в настоящем.

Героиня этой истории — 80-летняя Ли Роза Григорьевна, родившаяся и выросшая в Узбекистане. За ее плечами — жизнь, полная любви, труда и тишины мечты. Мечты однажды узнать больше о своей семье, когда-то оставшейся по ту сторону границы. Впервые она делится личной историей — о потерянной родине, письмах, сожженных на заре, и надежде, которая не гаснет даже спустя долгие годы.

Посвятив десятки лет работе медсестрой в районной поликлинике, она до сих пор с огоньком в голосе говорит о любимом деле: «Я бы с удовольствием продолжала работать, но семья не разрешает», — улыбается она. 

Несмотря на возраст, Роза Григорьевна излучает удивительное спокойствие и внутреннюю силу. Ее энергия — будто тихий свет, который не гаснет с годами. В жизни Розы Григорьевны были не только забота о других, но и забота о себе — мягкая, вдумчивая, осознанная. Один из таких личных выборов — йога, которую она практикует уже более тридцати лет.

ELLE: Как вы начали заниматься йогой?

К практике йоги я пришла в 47 лет — почувствовала недомогание и не захотела лечиться лекарствами. Я медик по образованию, понимаю, как работает фармакология, и искала более естественный способ помочь себе. Изучала колонетику, но этого оказалось мало. А потом муж случайно принес книгу «Йога для вас» и сказал: «Попробуй».

Сначала я отнеслась скептически, но потом начала читать и увлеклась. В книге было много теории — о теле, душе, жизни — и все это отзывалось во мне. Йога учит ответственности, доброте, умению не осуждать и работать над собой не только физически, но и духовно.

Я выбрала те асаны, которые подходят именно мне, и занималась ежедневно в течение 20 лет. Сейчас продолжаю практику через день — это уже часть моей жизни. Йога дает мне не только силу и здоровье, но и душевное равновесие. Она формирует внутреннюю дисциплину, очищает тело и сознание. Это путь, который требует усилий, но дает многое взамен.

ELLE: Вы уже 30 лет варите крем по собственному рецепту, расскажите об истории происхождения этого крема.

Когда я работала в физиотерапии, ко мне на лечение привели ребенка с ДЦП. Я очень хотела хоть немного облегчить его состояние — чтобы он почувствовал себя просто человеком. В поисках способов помощи наткнулась на рецепты болгарской целительницы Ванги. Среди них был состав крема, который помогал при ушибах, ожогах и других недугах.

Я приготовила этот крем и начала использовать его в терапии. Со временем у ребенка появилось улучшение — он стал более осознанным, активным, даже дома вел себя иначе. Позже крем попробовали другие — у кого ожог, у кого трещины на пятках — и отзывы были только положительные. Так пошло-поехало: его начали просить снова и снова.

Состав полностью натуральный: только высококачественное оливковое масло и эфиры. Крему уже больше 30 лет, и до сих пор есть те, кто покупает его оптом, — потому что он действительно помогает.

ELLE: Расскажите о вашем детстве немного, где оно прошло? Что в ваших воспоминаниях связано с ощущением дома? 

Родилась я в Ургенче. Мой отец преподавал в университете, и, так как раньше была нехватка преподавателей, его часто отправляли в различные города. После Ургенча наша семья обосновалась в Нукусе. В этом городе прошли мои самые важные этапы: учеба, первая работа, семья, дети, а потом и внуки. Нукус стал моим домом — местом, с которым связаны все значимые события. И пусть говорят, что он не столица и расположен далеко — для меня он ближе любого другого города. Он занимает особое место в моей жизни.

ELLE: В какой момент вы почувствовали особую тягу к своим корням?

Знаете, эта мысль всегда жила во мне. Мой отец очень тосковал по родным. В свое время многие перебрались из Северной Кореи — кто в Узбекистан, кто в Россию, а потом, кому везло, в Южную Корею. 

Отец тогда сопровождал свою семью — мамы уже не было, но с ним были два брата и сестра. Всех он перевел через границу. А когда сам попытался перейти — его остановили.

Это было непростое время. Арестом это не назовешь, просто ему сказали: «Ты с нами останешься. Нам нужны люди. Ты послужишь делу». Он был очень честным, порядочным человеком — не стал сопротивляться. Так он два года служил. После того, как его отпустили, он обосновался в Хабаровске. Там  женился на моей маме. Она родила пятерых.

Сейчас, кроме меня, уже никого не осталось в живых. Представьте, сколько лет прошло. Иногда удивляюсь сама себе — не думала, что доживу до восьмидесяти.

ELLE: Получается, он делился с вами этой историей? 

Да, он рассказывал, и я кое-что помню из детства. Когда мне было около десяти лет, его внезапно вызвали — было около четырех утра. В те времена переписываться с родственниками за границей было запрещено, но он все равно поддерживал связь с братьями и сестрой.

После двухчасового допроса ему сказали: «Когда вернешься домой — уничтожь все письма и адреса, которые у тебя есть». А у него был целый чемодан с письмами. И он, как честный человек, все решил выполнить.

Я помню, как он вернулся домой около шести утра и начал разжигать костер. Мне было ужасно любопытно, я с детства была очень наблюдательной — и мне было непонятно, что он делает. А он молча сжигал все эти письма, все следы связи с родными…

Я выбежала на улицу и спросила: «Папа, что вы делаете?» А он ответил тихо: «Ладно, я тебе потом объясню… Иди домой». Его глаза были полны слез, но он молча продолжал сжигать письма. Он сжег все — и адреса, и воспоминания, и надежду.

Поэтому мы не знаем даже имен его родных. Но он всегда мечтал найти их. Эта тоска по семье никогда не покидала его.

И почему-то он всегда говорил мне: «Наверное, только ты одна попадешь в Сеул».

Я удивлялась: «Я? А что мне там делать?»

А он отвечал: «Там твои родные…»

Но он ничего нам не оставил — ни имен, ни адресов. И самое обидное случилось после его смерти: его дневник, который он вел всю жизнь, положили вместе с ним. И с ним ушло все. Мы потеряли последнюю ниточку, которая могла нас связать с его родней.

Где начало, где конец — все потеряли. 

В какой-то момент я, общаясь с пастором протестантской церкви, спросила, могут ли они помочь в поиске корней. Он ответил: «Запросто, только дайте имена». Но, к сожалению, мы не знаем точных данных. Недавно моя внучка тоже заинтересовалась историей семьи — у нее и у моих детей дети живут в Южной Корее, и она решила заняться поисками. Пока удалось найти лишь свидетельство о рождении, переоформленное в Кунграде, — там указаны имя, фамилия и имена родителей. Сейчас, конечно, остались только внуки, а молодежь редко по-настоящему интересуется семейной историей… Поэтому иногда что-то удается найти, а иногда — все обрывается.

Фото: Надежда Пак