Иль ты пришла с бездушной бездны дна, О Красота, из ада иль из неба?

Иль ты пришла с бездушной бездны дна,
О Красота, из ада иль из неба?

Так начинается «Гимн Красоте» — стихотворение, которое можно читать как завещание, как исповедь или как зеркало, в котором отражается судьба поэта. Строки легкие, как лепестки, и острые, как бритва. Словно предупреждение: сейчас окунемся в темноту. К самой сути прекрасного. К самому Бодлеру.

Детство, в котором поселилась вина

Смерть, о которой он просил в 24 года, не пришла. Шарль Бодлер выжил. Его нашел врач, из раны сочилась кровь. Но не судьба — спустя два дня он снова пил кофе на Вандомской площади, на манжетах его сорочки сияла золотая пыль невысказанных стихов. Иногда самые трагические моменты в жизни людей становятся прологами к великим книгам.

В детстве его называли чувствительным. Хотя, возможно, речь шла о другой чувствительности — той, что ощущает не тепло и холод, а сдвиги в реальности: когда любовь становится долгом, а мать — чужим человеком. Каролина Дюфаи вышла замуж за другого спустя год после смерти мужа, и в доме появился человек, который знал, как правильно. А Шарль — нет. Он не знал, как правильно. И никогда не узнает.

Из колледжа он писал матери письма, в которых больше покаяния, чем в дневниках святых. Маленький мальчик с почерком взрослого: "Вы разочаровались во мне... у которого не хватает смелости взять себя в руки". И вся последующая жизнь, словно доказательство этих слов, сказанных в 11 лет. Лень, богема, вина. И поэзия. Та самая, которая прячется в подоле грязной куртизанки и между строк в завещании.

Фото: British Library

Женщины и все, что слишком

Наследство исчезло стремительно. За восемнадцать месяцев. Шарль — денди, знаток вина, парижских борделей, кружева, хандры. Его друзья — живописцы и уличные философы, а враги — банкиры и университетские деканы. Покой был бы изменой себе.

Где искать Бога, если не в женщине? Но женщины в жизни Бодлера не были утешением, они были испытанием. Жанна Дюваль, женщина с телом скульптуры и болезни, Аполлония Сабатье, муза и буржуазная сновидческая ошибка, Мари Добрен — зеленые глаза, театр, страсть. Все они — символы. Или химеры. Женщина как грех и как храм, как мясо и как эфемерность. Женщина как причина, по которой хочется умереть и остаться жить.

Фото: Budapest Museum of Fine Arts

Поэзия как рана и лекарство

Бодлер пишет как будто с натуры. Но не реальности — с натуры внутреннего ада. Его "Цветы зла" — это гербарий боли, составленный с педантичной точностью. Вот гниющее тело, вот лоно, полное духовного гноя, вот молитва, обернувшаяся проклятием. Он пишет, как будто вскрывает нарыв, — чтобы вылечить. Или заразить.

Стихотворение «Альбатрос» стало словно автопортретом: большая птица — прекрасная в небе, неуклюжая на земле. Люди смеются — поэт молчит. Он не принадлежит миру, где живут по субботам и покупают перчатки на распродаже. У него свой календарь: дни вдохновения и ночи распада.

Бодлер не просто поэт. Он философ на грани сновидения. Его волнует запах, звук, цвет. В стихотворении «Соответствия» впервые появляется слово "символ" — и с этого начинается символизм как явление. "Запахи, цвета и звуки отвечают друг другу", — пишет он, и, кажется, будто говорит не о чувствах, а о дверях. В иное. В другое. В суть.

Фото: Gallica Digital Library

Дендизм как религия, одиночество как стиль

Он переводил Эдгара По не только словами, но и кровью. Он чувствовал в нем родственную тень: тоже неуютную, тоже прекрасную в своей нелюбви к банальности. Бодлеру хотелось прозы, и он создает «Парижский сплин» — миниатюры о городе, одиночестве и смысле. Ни одна не заканчивается точкой. 

Дендизм Бодлера — это не про моду. Это про спасение. Одежда как доспех. Красота как вызов. Зеленые волосы, венецианский камзол, бледная кожа, надушенная как роман: он прятался за внешним, чтобы хоть на миг перестать быть внутренним.

Для чего существует искусство? Для него — чтобы вырваться. Чтобы хоть на миг ощутить воздух. Как альбатрос, который может взлететь только с гребня волны. На ровной поверхности он беспомощен.

Вечный вопрос о красоте

И вот перед нами не просто человек, не просто поэт. А фигура, которая изменила континенты. Символисты, декаденты, сюрреалисты — все начинались с него. Верлен назовет свою книгу «Проклятые поэты», и это будет о нем. Потому что Бодлер не просто писал о зле. Он делал его понятным. Прекрасным. Человечным.

В конце жизни его тело отказало. Паралич, апатия, нищета. А рядом — мать. Та самая. Каролина. Круг замкнулся. Но его стихи не замыкаются. Они как тоннель в другую эпоху, в другое мышление, в другие чувства.

Вопрос, который Бодлер задает Красоте: ты из ада или из неба? — остается и нашим. А его ответ — каждый его стих. Каждый образ. Каждое "слишком". Потому что настоящая поэзия — это когда слишком. И когда навсегда.

Фото: Sotheby's