Andrea Zuckermann:
Как мексиканская модель и активистка превратила травму в трибуну, чтобы говорить об инклюзии, теле, красоте и смелости быть собой

Андреа Цукерман (Zucki) — уроженка Мехико, чья история соединяет спорт, дизайн и социальную активность. С раннего детства она проявляла страсть к спорту, посвятив четырнадцать лет гимнастике, четыре — теннису и три — волейболу. Наряду с этим она развивала любовь к музыке, литературе и визуальному искусству. Андреа изучала промышленный дизайн в Ибероамериканском университете, а затем продолжила обучение на двух программах последипломного образования в Central Saint Martins в Лондоне и в Институте Марангони в Париже.
В 2020 году она попала в серьезную аварию, в результате которой оказалась парализована. Однако это ее не остановило. Вскоре после происшествия Андреа подписала контракт с одним из ведущих модельных агентств Мексики — Queta Rojas — и начала продвигать идеи инклюзивности и представления людей с инвалидностью в обществе, особенно тех, кто передвигается на инвалидной коляске. Сегодня она читает лекции на темы самопринятия, смертности и инклюзии, уделяя особое внимание универсальной архитектуре — подходу, при котором любой человек может пользоваться пространством или объектом самостоятельно, независимо от физических, сенсорных или когнитивных особенностей.
Ваша история соединяет множество миров – от спорта до дизайна и активизма. Оглядываясь назад, как вы думаете, каким образом годы, проведенные в спорте, сформировали ваш нынешний подход к жизни?
Несмотря на то, что сейчас мне сложно сохранять постоянство и дисциплину, которые были раньше, спорт научил меня главному – уметь падать и подниматься. В гимнастике ты все время падаешь, но важно не только само падение, а то, как ты приземлишься. Это мышление осталось со мной. Каждый раз, когда ты падаешь, ты чему-то учишься. А каждый урок приближает тебя к тому, за чем ты гонишься.
Что изначально привлекло вас в промышленном дизайне и как изменилось ваше понимание дизайна благодаря опыту в Лондоне, Париже и вашей нынешней роли общественного деятеля?
Честно говоря, я всегда любила дизайн и искусство в целом. До сих пор считаю, что просить восемнадцатилетнего человека выбрать нечто столь определяющее – это слишком много, но я выбрала промышленный дизайн, потому что он казался обширным и полным возможностей. Благодаря этому выбору я поняла, насколько часто тема инвалидности исключается из разговоров в тех индустриях, которые формируют наш мир – дизайн, архитектура, мода. Поэтому если я и вернусь в дизайн, то только осмысленно. Целенаправленно.
После аварии вы начали карьеру в моделинге и публичных выступлениях – в сферах, где важны видимость и голос. Что наделяло вас смелостью для выхода в эти новые сферы жизни сразу после столь переломного события?
Я хотела заниматься чем-то, что мне действительно нравится, но чтобы это приносило пользу не только мне лично. Мода – моя главная страсть – казалась идеальной отправной точкой, особенно потому, что тема инвалидности там почти не представлена. А потом подруга пригласила меня выступить в школе в честь Международного Дня Инвалидов. Мне было очень страшно, но я сказала «да», потому что хотела рассказать девочкам об этом новом мире, в который я только вошла – мире, который я уже успела полюбить. И в итоге мне это действительно понравилось.
Вы – ярый сторонник за представление людей с инвалидностью в моде и медиапространствах. С вашей точки зрения, чего все еще не хватает в разговорах об инклюзии и какие положительные изменения вы уже заметили?
К сожалению, практически всего все еще не хватает. Нас по-прежнему не включают в разговор о дизайне. Нас редко приглашают в крупные кампании или показы – хотя талантов среди нас более чем достаточно. Истории об инвалидности в кино зачастую формируются через дискриминирующие рассказы, чаще всего написанные людьми без инвалидности, которые не понимают, как мы живем. Большинство мероприятий до сих пор просто физически недоступны. Но мы здесь, делаем все возможное с тем, что у нас есть, – боремся сегодня за то, чтобы будущему поколению не пришлось бороться так же.
Универсальный дизайн – одно из ваших ключевых пристрастий. Можете ли вы рассказать, какой видите архитектуру, равную для всех? Есть ли проект или идея, которые особенно вас вдохновляют?
Я представляю красивые, функциональные пространства, доступные каждому. Почему медицинское оборудование, с которым многие из нас живут ежедневно, должно выглядеть таким холодным и больничным? Я мечтаю о домах и общественных местах, где “доступно” не значит “некрасиво”. Доступность выглядит как нечто второстепенное только тогда, когда ее действительно создают второпях. Ветка – это не пандус.
В ваших выступлениях часто звучат темы о любви к себе и смертности – темы глубокие и чувствительные. Почему они стали центральными для вас и как на них реагирует аудитория?
Нам нужны более честные разговоры. Чем больше мы позволяем другим – особенно мужчинам – определять, что такое женская красота, или замалчивать темы вроде инвалидности, горя или абортов, тем больше мы даем силу стыду и молчанию. Разговоры о любви к себе и о смертности помогают людям чувствовать, что их видят. Мы все через что-то проходим – так почему бы не назвать это, не поговорить об этом и не перерасти их?
Вы жили в Мехико, Лондоне и Париже – в трех совершенно разных культурных пространствах. Как каждое из них повлияло на ваше восприятие моды, культуры и доступности?
Лондон – мой любимчик. Он честный и дерзкий, когда дело касается моды. Париж – это красивое воплощение естественной элегантности, место, где ты подчеркиваешь себя, а не прячешь. А Мехико – это дом. Цвет, искусство, вкус. Все это глубоко формирует то, как я вижу моду и идентичность.
Моделинг часто вращается вокруг стандартов красоты. Как вы сегодня определяете красоту лично для себя и как изменилось ваше восприятие красоты за время вашего пути?
Красота – это быть максимально собой. Для меня это еще и про уважение к своему телу: понять, какие формы, цвета, стили делают тебя сильнее. Это не про чужие носы или губы. Это про понимание, что твой идеал – это ты.
Существуют заблуждения о жизни с инвалидностью. Какое из них вы бы особенно хотели развеять и сделать более понятным для общества?
Что моя инвалидность – самое интересное или определяющее во мне. Это не так. Я – гораздо больше, чем моя коляска. Просто пройдите мимо этого.
Как изменилась ваша связь с собственным телом – как у спортсменки в прошлом, и теперь, как у модели и оратора, выступающей за разнообразие тел?
Я научилась не зацикливаться на том, что изменить не могу. А если могу – стараюсь делать это бережно. Но даже если что-то можно изменить, не значит, что это нужно.
Вы упоминали любовь к музыке, литературе и изобразительному искусству. Есть ли художники, книги или музыка, которые особенно вдохновляли вас в моменты трансформации?
Обожаю этот вопрос. Искусство порождает жизнь. Музыка лечит сердце: дает поплакать, потанцевать, почувствовать. Литература затрагивает что-то внутри, дает возможность прожить чужую жизнь, учит эмпатии, раскрывает культуры. Изобразительное искусство может быть чем угодно – оно может дать понять, что пора бросить своего паршивого парня или гнаться за мечтой, о которой ты и не догадывалась. Это магия.
Вы уже достигли многого, и ваша история продолжает вдохновлять тысячи людей. Если бы вы могли оставить одно послание молодым девушкам – тем, кто сталкивается с видимыми или невидимыми трудностями, – что бы вы хотели, чтобы они услышали?
Найдите то, что делает вашу душу счастливой, – и делайте это. Заботьтесь о себе. И помните: мир важнее счастья. Счастье приходит и уходит. А мир – это как погода, с которой можно жить, даже если тебе грустно или ты злишься. Он напоминает тебе: и это пройдет.
Photo: Mayra Carreño